Яблоко греха
Светлана Ермолаева

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

Показания Ядвиги Павловны Немовой.

Муж моей сестры сожительствовал одновременно с нами обеими. О нашей с ним связи никто не знал и не подозревал. Забеременили мы тоже одновременно. Я родила на три недели раньше у себя дома без посторонней помощи. Сестра родила в роддоме нежизнеспособную девочку. Я подкупила врача, принимавшего роды, и мы совершили подмену. Дочь моей сестры, то есть племянница, умерла у меня на руках. Я схоронила ее на пустыре недалеко от дома. Моя дочь стала дочерью моей сестры, она назвала ее Евой. Наш общий муж вскоре умер, и никто, кроме врача, не знал мою тайну. Вскоре и врач погибла, попав под машину. Когда случилась беда с Евой, и умерла моя сестра, я задушила этого изверга, а потом инсценировала самоповешение. Подмену я совершила ради того, чтобы в будущем Ева не стыдилась матери-горбуньи.

Когда девочка повзрослела, она по-прежнему боялась мужчин и одновременно испытывала к ним отвращение. Но природа требовала своего, и я знала, что рано или поздно Ева преодолеет страх и отвращение. В то время как она познакомилась с первым мужчиной, в нашей лаборатории был получен опытным путем новый лекарственный препарат. Я решила защитить дочь любыми средствами, иначе она могла сойти с ума. Она делилась со мной всем, часто против своей воли. Если я начинала подозревать, что она что-то скрывает от меня, я давала ей психотропное средство, растормаживающее подсознание.

К даче этого садиста я приехала раньше их, узнав адрес от Евы, оставила неподалеку машину и спряталась в доме. Когда он навалился на нее, Ева потеряла сознание. Я говорила уже об отрицательном рефлексе. Он наверняка понял, что она без чувств, но продолжал свое дело. Стон наслаждения стал его предсмертным стоном. Я всадила ему в спину нож, потом вытащила, в мозгу мелькнуло: яблоко греха. И я воткнула нож в яблоко и закинула под кровать. Затем кое-как одела мою девочку, взяла ее на руки и отнесла в машину. Там я увидела на ней золотые украшения, сняла цепочку, два кольца и брошь, завернула все это в свой платок и выбросила по дороге домой. Когда она пришла в себя в своей квартире, я под видом успокаивающих таблеток дала ей гранулу с новым препаратом. Утром зашла к ней, она как ни в чем не бывало собиралась на работу.

— Ну, как прошло свидание? Ты вчера рано вернулась.

— Я заходила к тебе?

— Ну да!

— И что же я говорила?

— Что выпила немного коньяка и неожиданно уснула. Когда проснулась, обнаружила, что твой кавалер тоже спит. Ты оделась и пошла домой, вернее, поехала на автобусе.

Ева помнила то, что происходило до того, как она потеряла сознание, и то, что я внушила ей после. Новый препарат воздействовал на участок мозга с блоком памяти, как бы стирал то, что было с человеком до приема гранулы. То же случилось и со вторым ее ухажером. Я совершила оба убийства, отомстив за мою невинную девочку. И не раскаиваюсь.

Я безумно любила свою дочь, я убила бы любого, кто посмел обидеть ее. И третьего, этого лесника, я хотела убить. Почему вместо него оказалась Ева? Я не могла убить ее. А может, и не убила? Иначе, куда она подевалась, если была мертва? Может, я лишь задела ее? И она осталась жива? Если я все же убила ее, то моя жизнь потеряла смысл, и я должна умереть. Я не призналась ей, что она моя дочь. Вдруг она возненавидела бы меня? У такой красавицы — и мать-горбунья. Красота и уродство — две вещи несовместные. Как тетку она меня еще воспринимала, хотя временами я чувствовала, что она с трудом терпит меня, что я порой вызываю у нее отвращение. Мне было больно. Но что моя боль в сравнение с моей любовью и преданностью?

Моя бедная девочка, моя дочь... Я скоро приду к тебе, и на том свете не дам тебя в обиду, я защищу тебя. Без суда и следствия я сама выбрала себе наказание — смерть.

Подписано собственноручно: Немова.

Дочитав до конца, Горшков в великом изумлении откинулся на спинку стула: “Вот так номер! Ева — ее родная дочь. Это невероятно, но я склонен поверить. Материнская любовь такова, что мать вполне способна на преступление — ради своего ребенка. Где же конец этого клубка? Есть убийца, но нет трупа. Есть труп, но кто убийца? Нет сомнений, что Немова готовилась к самоубийству. Возможно, задумала повеситься или отравиться. И то, и другое она могла сделать без особых проблем. Но чтобы способом самоубийства оказался инфаркт?! Убежден, что она увидела что-то или кого-то, и это послужило причиной смерти. Вдруг она увидела мертвую дочь? Но — каким образом?” — Горшков стал перелистывать написанное, будто пытался найти отгадку между строк. В дверь постучали.

— Войдите, — недовольно крикнул он.

Вошла Люба Шилова и в нерешительности остановилась возле двери.

— А, это ты, Люба! Что-то случилось?

— Евгений Алексеич, я вспомнила, что работал телевизор, хотя и без звука. Шел какой-то фантастический фильм.

— И что, Немова смотрела?

— Не знаю, смотрела ли она фильм, но мне показалось, что взгляд ее устремлен на экран. Может, она просто сильно задумалась...

— Погоди, погоди! А когда она привстала со стула, что было на экране? Ты помнишь?

— Да, хорошо помню. Я еще удивилась, пошли какие-то слова, как на компьютере, текст полз вверх, но не очень быстро. Немова вполне могла прочитать, расстояние между нею и телевизором было не больше двух метров.

— А ты?

— К сожалению, нет. Телевизор стоял ко мне боком, видеть видела, но прочесть не могла.

— Ну, а когда шел фильм, ты могла разобрать, о чем?

— Вроде, об инопланетянах. Аппараты, похожие на тарелки, существа в блестящей облегающей одежде... Ну, знаете, как обычно показывают в наших русских фильмах.

— Та-ак, а вдруг разгадка именно тут кроется? Когда Немова вскрикнула и упала, ты не взглянула на экран? Кончился текст или нет?

— Виновата, Евгений Алексеич, но я сразу кинулась к ней.

— Спасибо, Люба, ты мне здорово помогла.

Горшков снял трубку, набрал номер.

— Сеня! Привет! Появилось кое-что новенькое, интересненькое. Придется тебе съездить в клинику. Нужно изъять у них новую видеокассету с фантастическим фильмом и еще раз тщательно осмотреть палату Немовой.

— Хорошо, Евгений Алексеич! Мы, правда, ее уже осматривали.

— Возьми кого-нибудь в помощники. Как закончите, сразу ко мне. Я тут писаниной буду заниматься.

В плевательнице возле кровати Сеня обнаружил скрученные в мелкие шарики клочки бумаги.

— Срочно в лабораторию. Вдруг порванная записка?

— Может, ее собственная писанина? Не так написала и порвала, — недоверчиво возразил Сеня.

— Будем время терять?

— Иду, иду!

— Отнесешь, спускайся в зал для просмотра, я буду там.

Фильм действительно был об инопланетянах, о внеземной цивилизации. И летательные аппараты в виде популярных тарелок, и существа с антеннами в виде рожек на голове... И вдруг! Горшков задержал дыхание: фильм прервался и пошел текст — крупными печатными буквами. Он нажал кнопку замедленного движения пленки: “Спасибо, что ты убила меня. Они забрали меня домой, на планету Хита. Мне хорошо, мой мозг закодирован на бессмертие, мое тело состарится и умрет, а мозг они — существа высшего разума — переселят в другое юное тело, и так будет вечно, и я буду существовать вечно. Я бы хотела взять с собой и тебя, но ты живая, но ты живая, но ты живая...” Все. Горшков поставил кассету сначала. То же самое. Пришел Сеня. Они просмотрели еще раз — третий — уже вместе.

— Что ты об этом думаешь? — спросил Горшков.

— Похоже на мистификацию, — задумчиво обронил Сеня.

— Ловкая работа, должен признаться. Ты не узнал, откуда у них появилась кассета?

— Медсестра сказала, кто-то из больных дал. Кто, не запомнила. Именно в тот вечер, когда произошло ЧП. Надо спросить больных.

— Этот текст — явная бредовуха. Но зловещую роль для психически расстроенного человека сыграла. Неужели Немова была настолько плоха или настолько готова к смерти, что чья-то скверная шутка вызвала у нее инфаркт?

— Евгений Алексеич, есть у меня подозрение, что был произведен массированный удар. Уверен, была записка, потом этот текст и, возможно, что-то еще.

— А если это “что-то” или “кого-то” она увидела в окне? Например, Еву?

— Ого, Евгений Алексеич, да у вас богатое воображение! Вам бы ужастики писать, — подковырнул Сеня.

— Но не можем же мы найти Якову!

— Но с какой целью человек или двое людей решили мистифицировать Немову? Просто запугать? Или довести до самоубийства?

— Но к самоубийству она готовилась сама. Насчет запугивания — не вижу смысла.

— Но они могли не знать о ее намерениях!

— В этом ты прав, пожалуй. Но кто этот человек или люди? Какое отношение они имели к покойной? К ее племяннице? То есть, дочери? Просто голова кругом. Ну, ничего попытаемся разрубить этот гордиев узел. Зато мы избавились от тех двух нераскрытых убийств. Пойдем-ка, друг Сеня, в лабораторию.

Бумажные шарики действительно оказались клочками порванной записки с незнакомым почерком. Текст экспертам удалось восстановить полностью: “Смотрите после полуночи телевизор. Ключ под матрасом. Привет от Евы”.

— Н-да, немудрено свихнуться — от одной записки. Медсестру, конечно, усыпили. А вот нашу Любу, к счастью, проморгали. В противном случае задание могло бы для нее плохо кончиться. Значит, Сеня, завтра с утра в клинику — опросишь больных, побеседуй еще раз с медсестрой. Буду ждать твоего звонка. Да, кстати, и насчет ключа. Как он мог оказаться в чужих руках? В палату, вероятно, попал вместе с запиской.