Зойка – цыганское отродье
Светлана Ермолаева

Всякого ожидала Зара, но такого и в страшном сне не увидишь. От того Олега, которого она знала и любила, остались смутные воспоминания. Густые некогда темно-русые волосы поредели и свисали неопрятными прядями на шею, на лоб. Ясные светлые глаза помутнели и слезились, губы потрескались, с них свисали тонкие лоскутки кожи; на кистях рук, лежавших вдоль тела, набухли вены. Он не повернулся, не полюбопытствовал, кто стоит рядом. Правда, она была в белом халате, и он мог подумать, что медсестра пришла делать укол. Врач сказал, что внезапно состояние больного ухудшилось. Еще утром он, как обычно, перелистывал газеты, даже читал что-то, а потом вдруг смял и отбросил одну с перекошенным от злобы лицом, уткнулся в подушку, долго лежал так, потом перевернулся на спину и уставился в потолок, на вопросы не отвечает, будто оглох. О газетах рассказала нянечка, убиравшая палату. Врач просмотрел ту смятую газету от корки до корки, но, на его взгляд, ничего .особенного там не было. Скорее всего, это случайное совпа-дение, настоящая причина в чем-то другом. Алексей Петрович остался в кабинете врача просматривать злополучную газету.
– Олег! – позвала наконец Зара, не дождавшись, пока он прореагирует на ее появление.
Он заметно вздрогнул, но, не повернув головы, спросил хрипло.
– Это ты, Нина?
– Нет, это не Нина, – удивленно ответила Зара. – Неужели ты забыл мой голос, Олежка, Алеко? Забыл свою Заринку?
Олег резко сел на кровати, секунда – и он стоял, пошатываясь, перед ней. Протянул было руки, но тут же бессильно опустил. Она сама обняла его, вдохнула чужой, больничный запах.
– Заринка, ты вернулась... – – он так и не посмел прикоснуться к ней.
– Э-э-эх, Алеко, герой моего романа... – сквозь слезы упрекнула она. – Ты же мужчина, ты должен быть сильным...
Она отстранилась. Радость преобразила Олега: лицо порозовело, прояснился взгляд. Если бы не болезненная одутловатость...
– Заринка, мне стыдно, что ты пришла сюда... что я... в таком виде, – он то запахивал больничную куртку с одной пуговицей, то прятал руки в карманы, то подтягивал сползавшее трико.

Да, вид у него был жалкий, никакого сравнения с тем аккуратным, подтянутым парнем, когда она впервые увидела его на базаре. Что делает проклятое зелье с человеком! Но ничего, не все еще потеряно, она заберет его отсюда, приведет в божеский вид. Они вышли во двор, сели на скамейку.
– А ты, значит, артисткой стала? – вдруг спросил Олег, лицо его потемнело, брови горестно сдвинулись.
– Откуда ты знаешь? – после короткой паузы ответила она вопросом, чтобы собраться с мыслями.
– В газете прочитал про твои любовные приключения. Как ты героиней фильма стала…
– Ты очумел, что ли? Что городишь?
– Откуда я тогда по-твоему узнал, что ты артистка?
– Правда. Ты не мог знать. Значит, в газете про меня написано? В той, которую ты помял и бросил... Интересно! – и тут она вспомнила журналиста, которого обозвала козлом, и он обещал отомстить ей.
– Не радуйся, там тебя не восхваляют, наоборот: выставили последней простигосподи, – он злорадно ухмыльнулся.
– И ты рад, что какой-то мерзавец опозорил меня? Кстати, я знаю, кто это. А кто же ты после этого? Я пришла к человеку, к другу, к брату. А ты... – она с силой, чтобы не расплакаться от обиды, прикусила губу: выступила кровь.
– Но я думал – это правда. Я готов был возненавидеть тебя, если бы до сих пор ни любил. Прости меня, подлого, Заринка... – он робко положил руку на ее – сжатую в кулак.
– Думал... Будто не знал меня.
– Но об артистках всегда плохо говорят, что они со всеми подряд... – оправдывался Олег.
– Неправда это. Всякие есть среди них, нельзя обо всех судить одинаково. А я не артистка вовсе и не буду никогда. Только в одном фильме снялась, свою любимую Эсмеральду сыграла. Помнишь, я тебе рассказывала?
– Да ты что? Вот здорово! Даже не верится. У нас этот фильм прошел уже. Жаль, я не посмотрел. Валяюсь здесь, как сволочь последняя. Теперь его по селам, наверно, крутят. Заринка, неужели это не сои? Неужели это ты? Знаешь, тут в меня девчонка одна влюбилась, практикантка... – он неожиданно заговорил о другом.
– Нина, что ли?
– Ага. Так и крутится возле меня, то цветы на тумбочку поставит, то из еды что-нибудь подсунет, и все молчком.
– А ты?
– Что я? Алкаш несчастный. Зачем я ей?
– Она симпатичная?
– Просто милашка, такая курносенькая, кудрявая, пышненькая. Смак девчонка! – он щелкнул в воздухе пальцами.
Зара от души рассмеялась. Они беседовали, как подружки или заговорщики: просто, дружески, доверительно, откровенно.
– Ну, Олежка, один раз ты свое счастье упустил. Гляди, второй раз не растеряйся. Лови свою жар-птицу!
– А ты? Ты на меня не обидишься? Не посчитаешь предателем? Ведь я любил тебя и сейчас люблю... как сестренку.
С газетой в руках к ним подошел Алексей Петрович. Его лицо было бледным. С плохо скрываемым гневом он обрушился на автора статьи.
– Какая сволочь! Как извратил самые святые чувства! Да на него надо в суд подать! Жаль, столица от нас далеко. Но я обязательно напишу этому подонку. Сплошная ложь и клевета!
– А ты откуда знаешь? – Олег от удивления даже со скамейки привстал.
– Мне Заринка все рассказала. Ты можешь гордиться своей невестой, сынок!
Олег и Зара смущенно переглянулись.
– Отец... знаешь... Заринка, скажи лучше ты!
– Алексей Петрович, вам больше не придется беспокоиться об Олеге. Он будет здоров, у него такая докторша...
– Ничего не понимаю. Какая докторша?
– Ее зовут Нина.
– Нина? Чудная девушка, постоянно расспрашивает меня об Олеге, о его детстве, о привычках...
– Так вы не будете против, если вашей снохой станет Нина?
– А как же ты, Заринка? Я думал, ты вернулась к нам, чтобы... – он запнулся.
– Я приехала, чтобы повидать вас всех. Ведь у меня никого больше нет, своих потеряла... Не везет мне что-то, изменило цыганское счастье.
– Заринка, ты позволишь спросить о... – он заглянул в газету, отыскал нужные строчки, – об Илье Володарском? Он правда любит тебя?
– Нет, он любит только свою проклятую работу. Это я, глупая, полюбила его. И сбежала, как девчонка.
– Ты ему объяснилась?
– Да что вы! Чтобы цыганка первой призналась?
– А здесь написано, что «любовников приютила больница», – процитировал Алексей Петрович.
– Да что эта за статья, в конце концов? Дайте, я прочитаю, – она почти выхватила газету из его руки.
– Лучше бы ты не читала... – вздохнул Алексей Петрович.
Воцарилось молчание, прерываемое возгласами ярости: черт! вот козел! какая пошлость! скотина безрогая!
– Какая мразь, – Зара отшвырнула газету. – Даже реальные факты выглядят в его писанине гнусно. Как хорошо, что я ушла из кино. Но, господи боже мой, ведь Илья тоже мог прочитать эту статью! Он такой вспыльчивый, прямо бешеный иногда, он же убьет этого гада. Его посадят. Что мне делать? Я ведь бросила его. Все из-за этого главврача, тоже хорош гусь.
– Заринка, – Алексей Петрович успокаивающе дотронулся до ее руки. – Не пори горячку. Сама говорила, что он остался в больнице. Как же он убьет журналиста? Откуда он узнает его настоящую фамилию? Это, наверняка, псевдоним. Взяли моду, чтобы безбоязненно обливать честных людей грязью. А ты сразу: «посадят»! Я думаю все же, не мог он остаться безразличным к такой девушке, как ты. Может, его просто смущала большая разница в возрасте... Ты же рассказывала ему о нас. Встретил он тебя в нашем городе. Вот и будет тебя искать здесь. Не заблудится, гостиницы у нас всего две приличные...
– Я остановилась в той, где тогда.
– Ну, вот. Здравый смысл диктует, чтобы ты пожила здесь. Можешь и у нас поселиться, но тогда Илье будет трудно тебя отыскать.
– Пожалуй, вы правы. Хотя... нужна ли я ему? Этому фанатику...
– Вот и проверим! Если не объявится, мы тебе еще лучше жениха найдем.
– Не хочу лучше! – капризно протянула Заринка. – Я его люблю...

Глава седьмая

Одно за другим обходила Ульяна селения, спрашивала о Зойке, цыганском отродье, о плясунье Заре. Никто не помнил о такой. Как-то под вечер проходила мимо сельского клуба, где крутили кино. Заглянула в открытую настежь дверь: народу полным-полно. Она вошла, присела на корточки у стены. Город какой-то показывают, вечер поздний, тускло светят фонари. По дороге приближается женская фигура в темной длинной накидке, лицо капюшоном скрыто. Ближе, ближе, глаза – огромные, черные... «Красивая какая...» – изумилась Ульяна. К девушке подбежала козочка. Вот красавица присела, накидка распахнулась... «Цыганка!» – ахнула Ульяна. Вот снова крупным планом лицо, стройная смуглая шея, в низком вырезе белой блузки ложбинка между грудей, чуть выше – крупно – родинка в виде сердечка. Ульяна, охнув, без чувств опустилась на пол.
Кто-то крикнул:
– Женщине плохо! Свет! Свет включите!
В зрительном зале оказался сельский врач, подошел, наклонился, пульс пощупал.
– Обморок. Воды!
Два мужика вынесли на улицу, устроили на скамейку возле забора, пусть отдышится, уже в себя пришла – и вернулись фильм досматривать.
– Это же Зоенька моя. Неужто артисткой стала? Вот чудо! Когда же она успела? Времени совсем мало прошло. Ведь учиться надо сколько, а Настасья сказала, что она толь ко читать умеет да писать немного. Какая она стала красивая. Признает ли меня? У них там совсем другие люди: нарядные, богатые. И жизнь другая. И вдруг мать – странница-побирушка... – Ульяна призадумалась. – Все равно искать буду. Где вот только? Может, она в самой столице живет? Ох-хо-хох! – с трудом поднялась на ноги, в голове – звон. Возле входа в кинотеатр белела афиша. Ульяна подошла ближе: название фильма «Любовь и ненависть», фамилия главной героини: Зара Золотарева. Внизу – шрифтом помельче: Один из эпизодов фильма снимался в нашем областном центре К-ске.
– Да это же рядом! Вот удача! Артисты обычно в гостиницах живут, когда на съемках, похожу, поспрашиваю, может, и узнаю что о Зоеньке, – она поспешила на автобус.
Поздним вечером она вышла на автостанции в К-ске. Пе-ремучилась в зале ожидания кое-как ночь и засветло была уже на ногах. Умылась и причесалась в туалете, сняла платок, недовольно осмотрела себя в зеркале: усталый взгляд, темное обветренное лицо, бледные потрескавшиеся губы, волосы как пакля. Когда толком мылась, и не помнит. И в таком диком виде она ходит? О Боже! Совсем опустилась, а ведь ей и сорока нет. Впервые за долгие годы Ульяна подумала о себе, а то все пропавшая дочь с ума не сходила. Ну, ничего, отмоюсь-отскоблюсь, глядишь, и на человека стану походить. Главное – – Зоенька, жизнь моя, радость моя...

Она зашла в одну гостиницу, спросила у дежурной, сидящей за барьером.
– Будьте добры, скажите, пожалуйста, у вас случайно в прошлом году артисты не останавливались?
Дежурная недовольно покосилась на стоявшую перед ней женщину: шляются тут всякие.
– Нет, не останавливались.
– А еще гостиница есть в городе? Я приезжая, извините.
– По улице Ленина, в центре, – нехотя буркнула дежурная.
Ульяна, чувствуя себя не в своей тарелке, выскочила за дверь. Центральная гостиница была красивым старинным особняком. Ульяна совсем стушевалась, ступив на ковровую дорожку. Ей захотелось разуться. Стоявший у входа швейцар бегло глянул на бедно одетую женщину, но ничего не сказал: иногда и богачи наряжаются в нищих. Администраторша величественно восседала на высоком стуле за стойкой.
– Простите, пожалуйста, у вас год назад случайно артисты не проживали? – сердце сжалось: неужели и здесь неудача?
– Ну, допустим, – администраторша с любопытством уставилась в лицо спросившей: какое дело этой нищенке до артистов? – И сейчас одна проживает. А что?
– Ой, правда? Неужели Зара Золотарева?
– Именно она, а что? Вы ее знаете?
– Понимаете, – затараторила вдруг Ульяна, – я когда-то ее знала, еще девочкой, а недавно ее мать встретила, она беспокоится, что долго вестей от дочки нет. А я все равно хожу везде, вот образками торгую, медальонами, – она протянула медальон с изображением Божией Матери. – Я и подумала, а вдруг встречу Заринку? Привет от матери пе-редам. Все равно хожу везде...
– Нехорошо, конечно, про мать забывать, – поддержала администраторша, рассматривая изящный медальон, приложила его к груди, к золотой цепочке, свисавшей с толстой, складками, шеи. – Симпатичная безделушка. Сколько стоит?
Ульяна замахала руками.
– Ой, что вы! Да нисколько. Так берите. Я так рада, что доброе дело, угодное Богу, смогу сделать. Вы ведь разрешите к Заре пройти? Она у себя?
– У себя, у себя, не выходила еще. Куда в такую рань! Пройдите в конец коридора, 21 номер, – администраторша уже сняла цепочку и протягивала ее через ушко медальона. – Может, и спит еще...
Ульяна уже неслась по длинному коридору. Остановилась перед нужной дверью, перевела дух, помедлила с поднятой рукой и – тук-тук – костяшками пальцев.
– Войдите, – сразу раздалось за дверью, будто ее ждали.
Ульяна вне себя от волнения открыла дверь, запну-лась на ровном месте, ухватилась за косяк. В комнате стояла красавица-цыганка из фильма. Правда, на ней был длинный цветастый халат, а не цыганское платье. Она улыбалась.
– Вы ко мне? Не ошиблись? – спросила удивленно.
Сколько лет мечтала мать о встрече с дочерью! Сколько раз представляла, как они кинутся в объятия друг друга! И вот стоит столбом, язык будто чужой. Наконец открыла рот, пошевелила губами...
– Зоенька! – вырвалось хрипло.
– Но меня зовут Зара, – перестав улыбаться, с непонятным волнением смотрела девушка на незнакомую женщину. – Правда, в детстве да и позже у меня было прозвище: Зойка, цыганское отродье. Что только ни придумают люди! Я не Зоя. А вы кто?
– Я твоя мать, Зоя, – упрямо повторила Ульяна настоящее имя стоявшей перед ней девушки.
Зара опять улыбнулась, стараясь овладеть собой: вдруг эта женщина сумасшедшая?
– Ну, зачем вы говорите неправду? – как можно мягче и спокойнее возразила она. – Моя мать жива, ее зовут Настасья, она с табором кочует, мы цыгане. Может, вам нужны деньги...
– Подожди, – Ульяна переступила с ноги на ногу, поправила котомку. – Я знаю Настасью, была у вас в таборе и в шатре была, она мне все и рассказала, и вещи твои детские показала...
– Что же мы стоим? Проходите, садитесь! – Зара вдруг почувствовала, что ноги плохо ее держат: неужели эта женщина говорит правду? Они сели на диван.
– Если я лгу, – незнакомка будто подслушала ее мысли, – то откуда я могу знать о твоей родинке в виде сердечка под левой ключицей?
Зара невольно приложила ладонь к груди. Ульяна, порывшись в котомке, достала пеленки, чепчик с кружевами, разложила перед Зарой.
– Вот и метка ЗИ – Зоя Ильина. Моя фамилия, и буковки я сама вышивала. В них ты была завернута, когда бабка Федра тебя утащила... в тот несчастный день...
Ошеломленная Зара принялась с силой тереть виски, пытаясь собраться с мыслями и осознать, что же происходит.
– Ничего не понимаю. Родинка, пеленки с меткой. Так Настасья знала, что я не родная дочь? И Федрушке не родная...
– Она узнала совсем недавно. Федра перед смертью покаялась, все рассказала, как было, и вещи эти показала.
– Почему же она мне не открыла правду?
– Она всю жизнь считала тебя родной дочерью и не захотела отказаться от тебя.
– Если вы мать... – – Зара и верила уже и не хотела верить, – то... кто же отец?
– Он не знает, что у него есть дочь. Так получилось. Я тебе потом расскажу. Где он сейчас, я тоже не знаю. У него сын был трехлетний, когда ты родилась... Если бы он знал!..
– Ну и что? Ненужен мне такой отец, подло он поступил, – Зара и не заметила, когда же, в какой момент поверила, что эта странная женщина – ее мать.
– Доченька моя, Зоенька...

Они наконец обнялись, обливаясь слезами. Прошел час, другой, а они все сидели и говорили, говорили и не могли наговориться.
– Так Настасья на меня не сердится?
– Что ты, дочка! Она хоть и не родная, но мать тебе. А матери все прощают.
– Как же ты настрадалась, бедная моя! – Зара обняла мать. – Теперь мы будем жить вместе, больше не расстанемся. Уедем в село, устроимся на работу. Знаешь, а я ведь портниха.
– Значит, ты окончательно решила больше не сниматься в кино?
– Да, бесповоротно. Это не по мне. Ну, все, хватит на сегодня. Сейчас займемся делом, надо привести тебя в порядок: помыть, причесать, нарядить. Вечером отправимся в гости к Олегу.
Ульяна молилась: «Пресвятая дева Богородица, всю жизнь до конца дней своих буду восхвалять тебя за помощь...»
Зара уверенно нажала звонок. Дверь открыл Алексей Петрович.
– О, Заринка!
За спиной Зары вдруг послышался сдавленный вскрик, звук быстрых шагов. Она обернулась.
– Мама, ты куда? – бросилась девушка за Ульяной, сбегавшей вниз по ступенькам.
Удивленный Алексей Петрович тоже кинулся вдогонку. Откуда взялась Зарина мать? И почему в таком современном костюме? Олег говорил, что мать Заринки кочует с табором...
– В чем дело? Что случилось? Почему это ты припустилась бежать? Совсем ты одичала, мамочка, от людей шарахаешься... – Зара крепко держала мать за руку, догнав ее в подъезде.
– Зоенька, ты знаешь, кто этот человек? – краснея и запинаясь, спросила Ульяна.
– Конечно, знаю. Отец Олежки. Его зовут Алексей Петрович.
– Да, да, его зовут Леша. Это твой отец, дочка.
– Что-о-о? Ты меня сегодня с ума сведешь. Если он отец, то Олежка – брат?! Вот это да! – Зара в полном восторге захлопала в ладоши.
– Да, сродный брат.
– Ох, не зря я чуяла, что не так я его люблю, не такой любовью, что-то мешало мне видеть в нем просто мужчину. Вот оно что, оказывается. Родная кровь… Ох, бедная моя головушка, как же ты выдержишь все это, что свалилось на тебя? Эта женщина виновна! – она схватила Ульяну за талию и закружила.
– Уленька, неужели это ты? И наша дочь? Родные мои… – по лицу Алексея Петровича текли слезы. – Как я мог жить столько лет и не знать, что у меня дочь! Радость-то какая! Не думал, не гадал, что будет у меня еще когда-нибудь праздник.
Они втроем поднялись в квартиру, возбужденно разговаривая и перебивая друг друга.