Врубель за работой
Живопись русских художников
Если не знать ничего о Врубеле, кроме его картин, можно вообразить его похожим
на Демона. Но, как свидетельствовали хорошо знавшие его люди, ничего
демонического не было ни в характере, ни в наружности Михаила Александровича
Врубеля. Внешне это был небольшого роста и хрупкого сложения блондин, немного
суетливый, экспансивный, большей частью общительный и приветливый, иногда
раздражительный. В его характере коренилась какая-то вечная невзрослость,
беспечная нерасчетливость,– человек мгновенных порывов, неожиданных поступков,
внезапных причуд. Сестра его жены, впервые познакомившись с Врубелем, когда тому
было сорок лет, записала в дневнике: «Он... показался мне слабым, такой
маленький,– мне стало его жалко... я мало верю в его будущность, мало у него
сил». А он в то время уже был автором эскизов к росписям Владимирского собора,
«Сидящего Демона», иллюстраций к Лермонтову, «Испании», «Гадалки». Правда, лишь
очень ограниченный круг людей видел его работы: до конца 1890-х годов они нигде не выставлялись.
Отец Врубеля служил по военному ведомству, и семья часто переезжала, поэтому у будущего художника не было родного гнезда и связанных с ним воспоминаний: родился он в Омске, через три года жил уже в Астрахани, потом год в Петербурге, затем в Саратове, снова в Петербурге, пять лет в Одессе и, наконец, с 1874 года опять в Петербурге, где восемнадцати лет поступил в университет, а по окончании университета – в Академию художеств.
Несмотря на кочевую жизнь, детство Врубеля проходило, по-видимому, беззаботно. Рано лишившись матери, он рос на попечении мачехи, но мачеха оказалась доброй, любящей и заменила мать ему и его старшей сестре Анне; потом появились еще братья и сестры. В большой семье Миша был общим любимцем. У него было слабое здоровье – только в три года он начал ходить, – но веселый и живой нрав. Знавшая его в десятилетнем возрасте дочь писателя Мордовцева впоследствии вспоминала, какой это был красивый и резвый мальчик, «кумир всех девочек», затевавший романтические игры по Майн Риду и Фенимору Куперу, вовсе лишенный мальчишеской грубости, «в нем было много мягкости и нежности, что-то женственное».
Каким он был в отроческие годы, можно примерно представить по нескольким письмам к сестре Анне, которая всю жизнь оставалась его самым близким другом. В начале 70-х годов она училась в Петербурге на педагогических курсах, а брат писал ей из Одессы. Письма, написанные хорошим литературным слогом, не без некоторого щегольства, рисуют нам юного гимназиста, начитанного, впечатлительного, многим интересующегося, но отчасти склонного лениться и разбрасываться, за что он сам себя то и дело укоряет. С сокрушением пишет, что вот собирался за время каникул прочитать в подлиннике «Фауста», пройти по учебнику 50 английских уроков – и ничего не успел!
Зато много бывал в театре (это его стойкое увлечение) и много рисовал, даже скопировал маслом «Закат на море» Айвазовского. Гимназист Врубель вставляет в письма французские фразы, цитирует классиков, очень мило острит, отпускает язвительные замечания по адресу одесского и бессарабского общества («Сон, еда и апатичное сонное бездействие – вот в чем проявляется эта жизнь»); тут же жалуется на придирчивость учителя латинского языка и сообщает, что «много задано на завтра из геометрии». Рассказывает о делах семейных, передает приветы петербургским кузенам, заочно целует ручки кузинам, воображает с завистью, как они там, в Петербурге, все собираются по вечерам у тети Вали (сестры мачехи) – «в зале зажигают лампы, раздаются звуки рояля... может быть, даже вы и танцуете...».
В общем, мальчик как мальчик, даровитый, но скорее обещающий разностороннего дилетанта, чем одержимого художника, каким потом стал. Он «почитывает и порисовывает», «набрасывает фантазии карандашом», играя своими способностями – а они обнаружились у него рано, с пяти лет. Однако театр и музыка занимают его не меньше рисования. В старших классах гимназии он увлекся историей и римскими классиками, в латыни так преуспел, что потом, будучи студентом, подрабатывал, давая уроки латинского языка. Искусство начинало забирать над ним власть. Он с грехом пополам после окончания университета отбыл воинскую повинность, и в 1880 году, уже двадцати четырех лет, снова сделался студентом-первокурсником – на этот раз Академии художеств.
