Валерий Хаагенти
Кошка
Эта кошка была по-особому подлой. Не той обычной равнодушной подлостью кошек по отношению к человеку, которой их наградил спьяну Господь на восьмой день Творения. А особенной изощренно-изящной подлостью, направленной именно на него. И сейчас, когда она обвила его лодыжку своим хвостом, мурчала и терлась головой по ноге, ничего хорошего это не предвещало.
— Чего тебе, отродье? — хмуро спросил Панкратов, пытаясь стряхнуть кошку с ноги, — жрать не дам.
— Грубый ты, — ответила кошка, — хам солдафонский.
Она отошла в сторону, присела в позу богини Баст и уставилась на Панкратова своими неподвижными подло-сделанными глазами.
Панкратов внезапно вспомнил, как они познакомились три года назад. Тогда в семь утра он собирался уже идти на работу, но в дверь забарабанила с криком соседка. Он открыл.
— Валера, слушай, помоги.
— Не сейчас, на работу спешу.
— Пять минут, пойдем во двор, сам увидишь.
Раннее летнее солнце уже растопило верхушки деревьев. Природа позитивно фонила ожиданием праздника и свежим запахом пробуждённого дня. Красоту июльского утра портило только одно — злобное глухое урчание обезумевшей кошки, переходящее в омерзительный визг. На волейбольной площадке в сетке, которую после вчерашней игры сняли, да так и бросили лежать на земле, запуталась кошка. Она умудрилась стянуть полсетки подле себя, замоталась в этом коконе и оттого царапала землю и билась в злобной истерике.
— Однако, улов, — озадаченно произнес Панкратов.
Он подошел поближе. Из грязного сеточного клубка на него с лютой ненавистью уставился глаз.
— Ладно, придержите сетку вот здесь, — обернулся Панкратов к соседке, — попробуем бедняге помочь.
Вместо пяти минут он провозился пятнадцать, распутывая клубок. Результатом освобождения кошки из плена стали не только в кровь исцарапанные руки, но и восемь шикарных глубоких царапин на левой щеке. Кошка, вырвавшись на свободу, на мгновенье застыла, сверкнула на Панкратова злобным взглядом, что-то прошипела и стремглав рванула в подвал.
— Вот сука, — не удержался Панкратов, почувствовав, как кровь стекает по щеке, и размазав ее еще больше.
Соседка все-таки вышла из ступора, запричитала и увела его к себе домой замыть и унять кровь. На работу он все же пошел.
На утреннем совещании начальник отдела был на удивление краток и по-быстрому всех отпустил, кроме Панкратова. Затем полковник, глядя на его исцарапанное лицо и руки, которые Панкратов пытался спрятать под стол, опять завел свою любимую волынку о том, что не надо шляться возле здания женской общаги сталепрокатного завода. А если уж попался к горячим сталепрокатным бабам, то лучше сразу соглашаться на все их условия. А то, видишь ли, бывали случаи, когда и по две недели офицера найти не могли. А он там в общаге СПЗ, ленточкой в причинном месте перевязанный и к кровати привязанный, за всех козлов-мужиков отдувается.
Да, бывали случаи, бывали.
Эту историю Панкратов слышал уже не единожды в пересказах сослуживцев со всеми душераздирающими срамными деталями. И обычно эта история всегда рассказывалась полканом-начальником в преддверии разного рода намечавшихся сабантуев или после залётов и служила издевательским напоминанием о несостоятельности подчиненных.
— Не шлялся я возле женской общаги, — не выдержал Панкратов, — я вообще в том районе сто лет не появлялся.
Полковник еще раз изучающе посмотрел на разбухшие панкратовские царапины, обильно замазанные йодом.
— Дело твое, надеюсь, это не служебные разборки.
— Ну и рожа у тебя, Валера, — напоследок с удрученно жегловской интонацией сказал полковник, — ладно, иди работай.
Вечером, возвращаясь с работы, Панкратов во дворе вновь встретил бесхозную кошку. Она смирно сидела у ног соседки и уплетала остатки сайры из банки. Он прошел мимо, еле сдержавшись, чтобы не дать ей пинка. И соседке заодно тоже. Однако он не заметил, как кошка направилась следом за ним и, бесшумно поднявшись на второй этаж, запомнила его адрес. С тех пор кошка стала гадить исключительно перед дверью его квартиры.
«Собаку заведу, овчарку», — мелькнула тоскливая мысль. Панкратов поморщился, вспоминая события трехлетней давности и понимая, что с его командировками — завести собаку дело почти нереальное.
— Когда у двери гадить перестанешь? — спросил он у кошки.
— Вот проблему нашел. Манит меня к тебе. Потому и веду себя так, внимания добиваюсь. Кстати, когда ты в командировке, то чистоту блюду. Потому как жду твоего возвращения с нетерпением. Но если договоримся, то обещаю не гадить.
«Вот сволочь, еще и издевается», — подумал Панкратов.
— Так чего надо?
— Дай валерьянки, — невинно промурлыкала кошка, изящно перебирая лапками.
— Экстракт хрена тебе, а не валерьянки! — оживился Панкратов.
— Прошлый раз дал, но ты так нажралась, что до трех ночи про меня матерные частушки на балконе орала. Забыла?
— И че? — ответило отродье невинно-подленьким тоном, — че? Обиделся что ли? Это ж я любя.
— Не обиделся. Меня дома не было.
— Выходит зря я ради тебя надрывалась. Ладно, хоть соседи послушали.
— Тоже мимо. Не понимают они твоего диалекта, — сказал Панкратов.
— А про частушки сам догадался? Ушлый ты, капитан. Даму угостишь за страдания?!
— Запись есть. Валерьянки не дам.
— Тогда все узнают про Люську из 37-й квартиры, к которой ты перепихнуться бегаешь, — томно вздохнула кошка.
— Вот уязвила, так уязвила, — он усмехнулся, — нашла чем испугать енота — речкой.
— Люська-то вчера в кожвендиспансере была. Положительный результат у нее, тест сдавала на наличие ВИЧ.
Слыхал о таком? — отвернув голову вбок и зевнув, произнесла кошка, наслаждаясь произведенным эффектом.
В яйцах у Панкратова противно заныло. Он вспомнил, как позавчера Людмила ему позвонила. И предупредила, чтобы не приходил, типа простудилась на сквозняке, температурит.
— Врешь.
— Информация верняк. Сама у открытого окна сидела. Слышала, как доктор Люську иммуноферментным анализом приложил.
— А точный диагноз какой?
— Валерьянки дай, скажу.
— Говори, тогда дам.
— Сходи в кожвен, проверься, — ухмыльнулась кошка, — и заодно бате-командиру не забудь доложить.
— Вот тварь, — неизвестно про кого сказал Панкратов и полез в шкаф за припрятанной валерьянкой.
Плотно закрыв тяжелую дверь массивного шкафа, он накапал немного валерьянки в деревянную подставку от цветочного горшка, давно почившего в бозе.
— На, но прежде чем ужрешься, давай говори.
— Да че ты жмешься-то? Наливай полней, — нервным сопрано ответила кошка.
Панкратов добавил еще. Кошка выхватила у него подставку из рук и метнулась к балкону. Ловко перемахнула на соседскую лоджию. И там, шурша языком по деревяшке, моментально предалась своему наркотическому угару.
— Ты слово-то держишь? — крикнул ей Панкратов.
— Не ссы, капитан. Насморк у Люськи, ОРЗ подхватила, — осклабилась кошка.
— Скотина неблагодарная, — сказал Панкратов и выдохнул. В яйцах у него отпустило.
Кошка, слизав все капли валерьянки, еще долгое время продолжала шоркать языком по доске. Затем остановилась и, приподняв голову, взглянула сквозь капитана. Язык у нее распух и свешивался вбок, глаза блуждали по неровным орбитам.
«Неслабо ее торкнуло», — подумал Панкратов. Хотел сказать вслух, но осекся.
— Слюшай, я тибе адын умный вэщчь скажу, ты только не абыжайся, — голосом Фрунзика Мкртычана из "Мимино" вдруг произнесла кошка.
— В 91-ом году твой Союз развалится. Появится интернет. Жизнь людей сильно изменится и никогда уже не будет прежней, — продолжила она говорить уже другим, каким-то неживым голосом.
— Чего ты чешешь, кот Чеширский? — рассмеялся Панкратов, — какой Союз, какой интернет?
— Ты же неглупый парень. И живучий. За речкой побывал и не скурвился.
— Было дело. И что?
— А то, что лет через пять начинай активно работать с интернетом, не пожалеешь, — уже с трудом шевеля языком, устало ответила кошка.
— Знатно тебя плющит, такую пургу гонишь, — торжествующе сказал Панкратов.
Он не поленился набрать полведра воды и выплеснуть на соседский балкон.
— Дурак, — фыркнула кошка и спрыгнула вниз.
Больше Панкратов ее не видел. А в 1991-ом году у него появился щенок по имени Герда. И распался Союз. Но это уже другая история.