Виртуальный музей Арт Планета Small Bay

Валерий Хаагенти
Алое солнце пустыни

Солнце клонилось к закату. Неспешно озирая завершавшийся день, небесный шар медлительной черепахой подползал к горизонту. Но стоило ему ободом зацепить барханы, как алый круг стал стремительно таять в маревой дымке.
Сухов, Саид и Абдулла молча сидели на пологом песчаном склоне, каждый по-своему глядя на темневшее море. Поодаль возле старой шлюпки тесной стайкой сбились женщины Абдуллы. Они тихо шептались на песчаной косе, боязливо посматривая на мужчин.
— Однако, пора, — сказал Саид. Поднявшись, он направился собирать красавца-коня, мимоходом пребольно толкнув связанного Абдуллу.
— Может со мной пойдешь? — без особой надежды спросил Сухов. — В Самару доберешься, а там в ветеринарию устроишься. Кони тебе ведь как братья.
— Не могу я, пока пепел отца сжимает мне сердце. Убью Джавдета, тогда может свидимся или спишемся, — невозмутимо ответил Саид и, кивнув на прощание, растворился в наступающих сумерках.
— Так куда писать-то? — крикнул вдогонку Сухов.
Но ответом стал еле слышимый шелест волн и сухой шорох барханов. Бескрайняя серая пустыня в преддверии ночи укрывалась плотным безмолвием.
— Шакал паршивый, — немного погодя сказал Абдулла, огрызнувшись не столько от боли, сколько от унижения и от того, что Саид завладел его гордостью — арабским скакуном, красавцем Шахди.
— Смотри у меня. Если не прекратишь ругаться — буду звать тебя Абдулла Мохаммедовна, — лениво пригрозил ему Сухов.

Поправив ремень и гимнастерку, он зашагал к освобождаемым наперекор всем буржуям Востока лицам самого прекрасного пола.
Завидев бравого красноармейца, они моментально построились в ряд. Справедливо полагая, что наконец-то новый муж их покормит.
— Товарищи женщины! — начал Сухов хорошо поставленным для таких случаев голосом.
— Рад вам сообщить, что впереди у вас теперь своя личная и абсолютно свободная жизнь. Угнетать вас теперь никто больше не будет. В общем, поздравляю, гражданки! Вы свободны!
Женщины Востока поначалу радостно защебетали, а по окончании проникновенных слов Сухова горестно заголосили. Когда до них дошло, что теперь они никому больше не принадлежат, горестные стоны слились в один громкий душераздирающий вой.
«Радуются, наверное, — с удовлетворением отметил про себя Сухов. — Надо же, столько лет по пустыне мотаюсь, а все никак привыкнуть к восточным обычаям не могу. На поминках женщины пышные застолья устраивают, в бубны бьют, и громкие песни голосят про покойного. А при вестях о личной свободе — рыдают».
— Чудны дела твои, Господи, — сказал он вслух и перекрестился, несмотря на то, что был верным партийцем.
После чего Хафиза, Зарина, Зухра и другие гражданки в исступлении стали рвать на себе одежды.
— Отставить такую явную радость! — гаркнул на них Сухов. — Отставить раздевание без приказа начальника!
— Ночи холодные, — добавил он с отеческой добротой и чувством исполненного долга. Вой постепенно стал затихать.

— Сухов! Товарищ Сухов! Федор Иванович! — донесся до него крик.
Обернувшись, Сухов в крепнувшем свете луны увидел старика Верещагина. Тот, припадая на ногу, явно спешил.
— Случилось чего?
— Петька с Гюльчатай на баркасе сбежали, — приблизившись, выдохнул Верещагин.
— Зачем? И куда?
— В Новую жизнь, на землю обетованную, — пояснил Павел Андреевич. — Так Петька с баркаса крикнул, когда я их остановить пытался.
— Какую такую Новую жизнь? — удивился Сухов. — Мы уже строим такую — наше светлое коммунистическое будущее — убежденно произнес он, поглядывая на быстро черневшее небо.
Словно по волшебству темный небосвод враз заискрился мириадами ярких и до невозможности близких звезд, которые на первый взгляд было несложно потрогать рукой.
«Надо же, сколько ночей в этой пустыне провел, а все никак привыкнуть к красоте этого явления не могу», — опять машинально отметил про себя Сухов.
Но волевым усилием, стряхнув с души сантименты, взял себя в руки.
— Баркас ведь на 42 заминирован?! Как Петька уплыть умудрился?
— Да у него винтовка с третьего раза стреляет! А ты считаешь, что у Петьки баркас через 42 секунды взорвется, — сплюнул Верещагин со злости.
— Не дело это, на дезертирство похоже, — заметил Сухов.
— Если лодкой, то догнать можно. На баркасе в топливном баке солярки кот наплакал. Скоро заглохнет. Саида и Абдуллу бери и догонишь, — сказал Верещагин.
— Топливо из расходного бака я заранее слил. Как чуял что. Соляра в бочках под настилом в трюме, — добавил Павел Андреевич.
— Скоро говоришь? — с сомнением переспросил Сухов. — Саид поди и плавать-то не умеет. Только по горло в песке и может. Да и нету его.
— Павел Андреевич, поможешь?
— Куда мне старому? Жена, дом, да и павлины некормленые еще, — потупился Верещагин.
— Ладно, пойдем, пособишь тогда шлюпку толкнуть.
Спустя пару минут, загрузив в лодку Черного Абдуллу, Сухов и Верещагин столкнули ее в море. Запрыгнув в шлюпку, Сухов крикнул: «За женщинами присмотри! Если не вернусь, в Ашхабад их отправь! Обязательно!»
— Да кому они там нужны-то? — проворчал вполголоса Павел Андреевич и махнул рукой Сухову в знак согласия.
Свободные женщины Востока, наблюдая сию картину, опять жалобно заголосили.
Лодка постепенно удалялась, временами совсем пропадая в лунной дорожке ночной морской ряби.
— За мной, — сказал Верещагин собравшимся поблизости женщинам. — Ужинать пойдем, бедолаги непримужние.

Сухов освободил Абдуллу от веревки и, располагаясь на корме шлюпки, добавил: «Тока не балуй. Я все равно быстрей буду».
— Вот почему вы, большевики, все стараетесь уничтожить? — спросил его Абдулла, растирая затекшие руки.
— У буржуев свой путь, а у нас свой — интернациональный. Как говорит товарищ Калинин — наш курс — построение нового общества.
— Ага, новое общество у них. Гарем мой вот забрали. Нажитое забрали. Это как понимать?
— Это называется демократией и экспроприацией. Теперь твои женщины смогут учиться и работать согласно марксистскому учению товарища Августа Бебеля.
— А ты у них спросил — надо им это? Это мои жены. Я их содержал, и все они были довольны.
— Да что ты понимаешь в новом типе социального устройства общества, — вздохнул Сухов.
— Я сам из бедняцкой семьи и сам всего в жизни добился!
— Да только как забогател, так бедных и за людей считать перестал, — усмехнулся красноармеец.
— А ты наших обычаев не касайся. Мы веками так жили. И вам наш мир изменить не получится!
— А у тебя, значит, получилось? Угнетать обездоленных, грабить и убивать — ты считаешь так жить правильно?
— Дураки вы, большевики, со своими идеями, — огрызнулся Абдулла, стараясь совладать с веслами.
— Прекращай трещать не по делу. Греби молча, давай! Разозлил ты меня, — нахмурился Сухов.
Абдулла замолчал и налег на весла, изредка оборачиваясь и посматривая в море. Через некоторое время на морской равнине в ярком свете звезд и заблестевшей луны обозначился силуэт баркаса.
— Недалеко Петруха уплыл, километра три от берега будет, — проговорил Абдулла.

Спустя четверть часа шлюпка бесшумно подошла к левому борту.
— Петруха! Гюльчатай! Встречайте гостей! — прокричал Сухов, достав наган и стараясь не выпускать Абдуллу из виду. Послышались торопливые шаги по деревянному настилу палубы. Затем над леером показался Петруха, а из-за его плеча и Гюльчатай.
— Федор Иванович? А вы как тут? И почему с Абдуллой? — растерянно произнес Петр.
— Давай на борту обсудим, паря. Сбрось трап и держи Абдуллу на прицеле. Он первым поднимется.
— Шевели задницей, — сказал Абдулле Сухов после того как с леера упал веревочный трап.
Абдулла стал молча карабкаться вверх. Дождавшись, когда он перевалит через борт баркаса, Сухов без промедления стал подниматься по трапу. Послышался шум, девичий вскрик и выстрел.
— Не успел, — чертыхнулся Сухов. Но он уже зацепился за ограждение леера. Держась за него левой рукой, уперся ногами и, вытянув вверх руку с наганом, рывком приподнялся.
На палубе без движения лежал Абдулла. Петька продолжал держать его под прицелом. Гюльчатай, закрыв руками лицо, качала головой из стороны в сторону. Сухов выдохнул и забрался на палубу. Подошел к Абдулле, осмотрел. Тот был мертв.
— Готов, — сказал Сухов. Гюльчатай вскрикнула, плечи ее затряслись.
— Он сразу кинулся, Федор Иванович. Я и стрельнул.
— Все правильно сделал, боец. Иначе беда могла быть. Винтовку опусти, и воды девушке дай, видишь не в себе она.
Петруха повел Гюльчатай в рубку. Сухов достал кисет, наскоро изваял самокрутку и с наслаждением закурил.
— С третьего выстрела стреляет, говоришь? — спросил он в пустоту и усмехнулся.

Спустя время Гюльчатай, свернувшись калачиком на груде ковров, уже безмятежно посапывала, чему-то улыбаясь во сне.
— Совсем ребенок еще, — вполголоса сказал Сухов Петрухе.
Тот, понуро сидевший рядом, от этих слов приободрился.
— Вы не подумайте чего, товарищ Сухов, — волнуясь, заговорил он, — я просто Гюльчатай уберечь хотел. Курбаши Черный Абдулла сами знаете какой зверь.
— Не ерзай, паря. Дело молодое. Понимаю.
— А сейчас давай спать, поутру зальем соляру и двинемся обратно в Педжент.
— Спасибо, Федор Иваныч! И за то, что боек у трехлинейки вчерась поправили, тоже спасибо.
— Пустое, — отмахнулся Сухов. — А про какую обетованную землю ты Верещагину заливал?
— Так, крикнул первое, что на ум пришло, — потупился Петруха.
— Учиться тебе, Петр Афанасьев, надобно как война кончится. А расписаться с Гюльчатай Рахимов поможет. Ежели желаешь, конечно.
— Желаю, очень желаю, товарищ Сухов!

На следующий день все сложилось донельзя удачно. Утром Петруха и Сухов вернули баркас Верещагину. К обеду прискакал с отрядом Рахимов, который долго и горячо пытался расспрашивать всех о прошедших событиях. Абдуллу похоронили согласно правоверным обычаям. Ставшие окончательно свободными женщины Востока с красноармейцами Рахимова и награбленным добром Абдуллы отправились в Ашхабад. А Сухов, сердечно попрощавшись с Павлом Андреевичем, по вечерней прохладе, бережливо придерживая полный чайник, неторопливо зашагал в глубь пустыни. На краю ближайшего бархана он ненадолго остановился и еще раз окинул взглядом глинобитные домишки на окраине Педжента. Затем, поправив усы и бородку, продолжил свой путь.


* * *

Из последнего письма бойца за счастье трудового народа Федора Сухова.
…Обратно пишу вам из горячих туркестанских песков, разлюбезная Катерина Матвеевна, поскольку дела наши интернациональные и житейские порешались успешно, хотя и не без сучка и задоринки. Поэтому хочу сообщить, что намерение свое в скором времени вас повидать я не оставляю и ближайшей оказией поспешать буду. А еще скажу вам, дражайшая Катерина Матвеевна, что видеться мне во снах стали грачи перелетные на пахоте нашей, а то знак верной близкой встречи с домом и с вами. С революционным приветом, преданно ваш Сухов Федор Иванович.

Валерий Хаагенти Алое солнце пустыни