
Пан
Живопись русских художников
Картина Михаила Врубеля «Пан». Холст, масло.
«Пан» единодушно признается вершиной если не всего творчества Врубеля, то его сказочной сюиты.
Результат художественного труда часто непредсказуем и неожидан. Бывает, что художник месяцы, даже годы отдает
взлелеянному замыслу, тщательно готовится, обдумывает, пишет и переписывает, но
вещь так и не получается. А иногда великие произведения создаются внезапно, как
бы экспромтом. «Пана» Врубель написал за два-три дня, взяв, со свойственной ему
нетерпеливостью, холст с начатым портретом жены.
Говорят, что толчком послужило чтение рассказа Анатоля Франса «Святой Сатир». И свою картину художник назвал сначала «Сатир». Эллинский козлоногий бог и русский леший соединились на ней в одно лицо. Но больше в ней от лешего – и пейзаж русский, и облик Пана. Откуда этот облик, откуда взял художник эту примечательную лысую голову, круглое, бровастое, голубоглазое лицо, заросшее дикими кудрями?
Обычно у героев картин Врубеля сквозит портретное сходство с кем-нибудь из знакомых ему людей, и современники без труда угадывали, кто послужил прототипом. Но «Пана», кажется, не опознали; во всяком случае, никто не позировал для него художнику и не было никаких поисков типажа. Подсмотрел ли Врубель такого старика где-то в украинском селе или он просто вообразился ему лунной ночью при виде старого замшелого пня – неизвестно. Зато зрители разных поколений находят в «Пане» сходство с кем-то, кого они встречали и кого Врубель встретить никак не мог,– доказательство того, насколько этот сказочный дед жизнен и живуч.
А вместе с тем он совершенно фантастичен, он лесная нежить, олицетворение того, что мерещится и мнится заблудившемуся ночью. Начинает шевелиться седой пень, под косматым мхом завиваются бараньи рожки, корявая рука отделяется, сжимая многоствольную свирель, и внезапно открываются круглые голубые глаза, как фосфорические светлячки. Как будто откликаясь на беззвучный зов лесного хозяина, медленно выползает из-за горизонта месяц, голубым сиянием вспыхивает поверхность речки и маленький голубой цветок.
Леший – и душа, и тело этих перелесков и топкой равнины; завитки его шерсти подобны встающему полумесяцу, изгиб руки вторит изгибу кривой березки, и весь он узловатый, бурый, из земли, мха, древесной коры и корней. Колдовская пустота его глаз говорит о какой-то звериной или растительной мудрости, чуждой сознанию: это существо вполне стихийное, бесконечно далекое от той мучительной рефлексии, которая сводит судорогой могучие мускулы Демона.