04 |
Валерий Хаагенти
Чертовская правда
ЧАСТЬ 3. Последний шабаш.
«Отрицать чертей — это, в сущности, отрицать Библию…»
Когда чертовки-гарпии подлетели к Сейшелам, индийское солнце уже клонилось к закату. Бархатные пляжи подернуло дымкой, а у островов над седой равниной моря гордо реял Хаагенти.
— Тьфу-ты, — сказала Катя, — опять он.
— А что с ним не так? — спросила Таня, — вроде как не вагинострадалец.
— Все они вагинострадальцы, — отрезала Катя, — кроме импотентов и гомиков.
— На тебя, Катя, не угодишь. И не поймешь, кто тебе милее, — усмехнулась Некада.
Тем временем, заметив гарпий, Хаагенти заложил вираж и, тормознув по вечернему бризу пяткой, подлетел к троице.
— Приветствую, отдохнуть надолго вряд ли получится, — сказал он, — мне предписано передать, что Темнейший ждет вас завтра в ночь в Петергофе на шабаш.
— Что за срочность и по какому случаю шабаш? — спросила Катя.
— Сам не знаю, то ли из-за того, что Зилибоба вдруг вприсядку вышел из комы, то ли еще какие дела.
— Насчет Хофа, я всегда согласна, — сказала Таня и вновь посмотрела на запад.
— В принципе, я тоже не против. Мне все равно скоро в Питер, чертенят своих приструнить, накормить и помыть, — пожав плечами, произнесла Некада.
— Колись в чем подстава? И что за срочность такая? Только недавно Вальпургийку в ночь отгуляли, — переспросила Катя.
— Мне предписано с вами связаться, а также передать вам билеты на дневной сеанс. Упс, на дневной рейс. Вот вам билеты, до аэропорта Виктории сами доберетесь. Пока.
Хаагенти развернулся и скрылся в облаках.
— Ну, по крайней мере, успеем в Индийском океане искупаться, — невозмутимо произнесла Некада.
— Точно необходимо наше присутствие? — засомневалась Катя.
— Черную метку от Темнейшего хочешь схлопотать? — сказала Таня, — по мне так лучше на шабаш слетать, чем потом ползать по земле с обгорелыми крыльями.
В ночь следующего дня они были уже в Петергофе. Ночь накрыла Петербург огромным безжизненным куполом. Холодные звезды, словно масса битых пикселей на черном экране, обступили город и беспристрастно изучали нелюдей и людей, выбирая будущих жертв. В Петергофе уже началась вакханалия. Охрана и обслуга дворцового комплекса, состоящая из бывших сотрудников НКВД, а значит априори пожизненно вечных грешников, суетилась на подступах, пропуская и обслуживая только своих и хозяев бала. Со стороны Европы, Приебалтики и Финского залива шелестящим ковром ползли к месту сборища змеи, ящерицы, жабы и прочая мерзость. Невдалеке, рядом в Баварии, на фирменном трехколесном велосипеде наяривал круги Кокетыч, все никак не решаясь отправиться на шабаш. Потому что в который раз пытался охмурить пышнотелую фрау Мертель, предполагая склонить ее к интиму в извращенной форме с помощью разогретой в постели чугунной чушки 1772 года издания. В припадке вожделения он совсем не обращал внимания на то, что все колеса у его велика побило восьмеркой, и что крутились они в разные стороны. Гордо-слюнявое «Даст ист фантастиш» срывалось с его пересохших губ.
Зилибоба, весь в заботах, наполнял петродворецкий водовод пивом разных сортов. Заполнив царский бассейн, он щелкнул головастого бронзового Самсона по лбу, чтобы включить потайную лампочку удовольствий и добиться эффектной игры света на пенных струях в главном фонтане.
— Всегда об этом мечтал, — сказал Зилибоба, любуясь своей работой и ловя ртом пенные петродворецкие струи.
Насладившись эффектом, он, весьма довольный собой, присоединился к общей компании, расположившейся прямо в парке у дуба, недалеко от главной аллеи дворца. Возле дуба, полируя медную цепь своей шерстью, шлялся матерый манул, недовольно фыркая на прилетавшие искры.
Хозяйственные Денсем и Гарик уже распалили приличных размеров костер, после чего Денсем стал угощать всех трын-травой, а Гарик поджаренными румяными мухоморами с трюфелями. Абдулла в дембельской тельняшке, опустошая очередной ящик доминиканского рома, лениво шмалял из своего маузера по Хаду и его свежеструганным бесенятам. Тот, повизгивая, уклонялся от пуль, стараясь сохранить на лице надменную улыбку и одновременно исполняя офигительно-шедевральную «Ча-ча-ча» под звуки матросского яблочка, которые Абдулла выстукивал своим хвостом на радиотелеграфном ключе. Чикк с шишкой наголо и золотыми парашютами за спиной носился ураганом по парку, отвешивая попутно поджопники всем желающим. Потом, сунув шишку в ножны и сорвав с груди кольцо запаски парашюта-греха, он бросился во все тяжкие в этом омуте сеораспутства. Он то дрался, то смеялся, то щетинился как еж, то над всеми издевался с криком «Хрен меня проймешь». Гирс крутил по сторонам головой, обвязанной пропитанной кровью банданой, и отстреливал из базуки бесенят Хада. Постреляв все хадобесящие темы и засучив рукава, Гирс вместе с Саанви и Камышом принялся верстать вирши о главном, намереваясь если не утопить Дзен в дерьме навсегда, то хотя бы свести с ним счеты вничью. После чего бесенята стали оживать и потянулись к нему, как к родному. А некоторые из них прибились к Камышу и Саанви, пригрелись возле копыт и тихо поскуливали.
Рядом с костром Мишка и Бардо насмерть резались в дурака, играя на свои былые заслуги. Причем, когда Мишка выигрывал, он великодушно вешал на погоны Бардо своих студентов, приговаривая:
— А вот тебе на погоны еще дюжина моих долбо*бов.
— Не трогай мои эполеты, — невольно бурчал Бардо, стряхивая с плеч студентов в костер. На что Мишка кивал очень одобрительно и даже подкидывал углей в огонь.
По другую сторону костра Аттеон, Хэпписофтикс и Вэб на троих распивали казахские матерно-политические частушки. Причем Вэб успевал подводить в перерывах между каждой четвертой и пятой краткую философско-секулярную базу. После того как тара опустела, они переместились на лужайку для политзаключенных. Там Гарик, Хантов, Индекса и Зикам, угрожающе размахивая хвостами, до хрипоты спорили о том, что безграничная свобода власти мешает свободе народа. Причем у каждого из них была своя милая, приглашенная на этот вечер, свобода. И все они, эти свободы, вели себя довольно развязно и вызывающе, за что периодически получали от спорящих оппонентов шлепки по филейным местам.
Сайталерт, остервенело размахивая матерью порядка анархией и пролетарским серпом с буржуйскими яйцами, агитировал всех за коммунизм и невпопад сквернословил. Но все были заняты своими делами. Ганс Гаусс, Сим, Люпус-Беллус и Слонн древними клинописно-логарифмическими таблицами ровняли площадку для предстоящего жертвенного ритуала, используя сложную ненормативную лексику. Хаагенти возле дуба приканчивал свой очередной опус, отмахиваясь от русалочьего хвоста, который норовил шлепнуть его по маковке. Бурундук и Юни развлекали высокими скучными разговорами аватару Даши, по случаю праздника вызванную из ада, и помахивали друг другу увесистыми диалектическими кукишами в карманах.
Алекс Кло, Йвком, Ладимир и Купрум без устали рисовали непристойно-веселые картинки и рассказывали Джулии похабные анекдоты, от которых та морщила свой юридически правильный носик. Чуть поодаль сидели Захарыч с Иксдевилом, угощая друг друга запорожской горилкой, и корчили всем страшные рожи. Многие отвечали им тем же. Потом Захарычу с Иксдевилом надоело валять дурака, они поплевали через плечо и, напевая «Hiч яка мiсячна», присоединились к веселью.
Прибывшая троица гарпий спустилась по баллюстраде и направилась к высочайшему сборищу.
— А говорят, что славяне отдыхать не умеют, — сказала Некада.
— М-да, и это только начало непотребства, — ответила Катя.
— А мне нравится, на Октоберфест похоже, — дружелюбно произнесла Таня.
Девчонки подошли к костру, возле которого Зилибоба и Денсем уже расставляли корзинки с вином и шампанским.
Некада взяла бутылку шампанского и начала скручивать пробку. Подошедший Захарыч элегантно вырвал бутылку «Дон Периньон» из ее рук.
— Хватит нам последнего случая, — сказал он и стал открывать шампанское сам.
— А что за случай? — осведомился Иксдевил.
— Так последнее, что видел Кутузов двумя глазами — это Некаду, открывающую шампанское, — с язвительной ухмылкой ответил Захарыч.
— Слышал я эту байку, и не Некада это вовсе была, а Талия.
— Тьфу на вас, олухи, — ответила им Некада и, сделав добрый глоток вина, тьфукнула на них еще раз.
Внезапно из темноты за пламенем костра в воздухе появился Темнейший. Подплыв поближе к основной массе собравшихся, он остановился на небольшой высоте от земли и осмотрел всех присутствующих. Затем, откинув складки плаща, он приветственно поднял руки и обратился к собранию. Все тотчас же замолчали.
— Уважаемые братья и сестры! Дорогие черти, гарпии, крылатые демоны и прочая добрая нечисть, — произнес вполне заурядным человеческим голосом Темнейший.
— Мне ведомо, что недавно некоторые из вас совершили вояж в Гималаи, пытаясь отыскать собрата Зилка, — он сделал паузу, отыскивая глазами тех, о ком говорил.
— Эта миссия и не могла завершиться успешно. Потому как хотя и данные были достоверны, но вы не знали, что столкнетесь с ловушкой, — Темнейший нахмурился и вновь замолчал, словно раздумывая продолжать речь или нет.
— А кто такой Темнейший, второй раз его вижу и не могу понять, — вполголоса спросил Слонн.
— Темнейший, известный в наших кругах под именем Велиала, является легендарной личностью и первой рукой Светоносного в вопросах права и юриспруденции. Точно известно, что еще Исидор Севильский и Беда Достопочтенный упоминали о знакомстве с ним в своих трактатах седьмого и восьмого веков, — также вполголоса ответил Вэб.
— Его еще иногда называют Белиалом. Говорят также, что он был знаком с великими магами средневековья Гвидо Бонатти, Пьетро д'Абано и Арнальдо де Вилановой, — тихо добавил Захарыч, — кто-то из наших даже клялся, что знаменитые Сен-Жермен и Калиостро — это его чистые аватары-реинкарнации. В общем, много разных историй и версий, и трудно сказать, где вымысел, а где правда, да и не нужна, она сейчас никому.
— А кто такой Светоносный, — опять спросил Слонн.
— Светоносный на латыни означает Люцифер, — сказал Вэб.
— Причем с ловушкой древней працивилизации, — вновь продолжил Темнейший.
— К сожалению, в Гималаях вы, сами того не ведая, оживили шар, а он в свою очередь разбудил еще шесть ловушек, оставленных праотцами на нашей планете. Они также известны в узких кругах под названием — инфернальные стазисы. Теперь, у нас осталось только два варианта действий.
Черти, сидящие вокруг костра, жадно вслушивались в слова Велиала. На почтительном расстоянии среди кишащей змеями, крысами и жабами местности располагались десятки низших бесов и бесенят, которым было разрешено присутствовать на шабаше, но без права голоса. Их облики являли собой весьма разнообразное зрелище, у одних были человеческие лица, других венчали отвратительные головы чудовищ, а иные были схожи с босховскими монстрами. Так как говорить им было запрещено, то они, по-тихому чавкая, уплетали шашлык из молодых барашков, которых Сим привез на своей фуре с Кавказа.
Велиал продолжал говорить.
— Первое, что мы можем попробовать, — это уничтожить или хотя бы обездвижить эти системы працилизации. Второе, так как разбудили их нелюди, то и действуют они теперь только против нас. Люди им не интересны, и на них действие инфернальных стазисов не распространяется. Так вот второе предложение — это отсечь хвосты и перейти в разряд обычных смертных.
По собранию чертей прокатился шумный гул из ропота, ругательств и вздохов.
— Такого не было в договоре, — вдруг выкрикнул из кустов Хад.
— Кто осмелился меня перебить? — с глухой злобой вопросил всех Темнейший.
— Это наш бес молодой, владыка, совсем не разумеет еще этикета, как дитя малое, — ответил Зилибоба, заступаясь за Хада.
— Дурачок местный? Ну что же, юродивых наш устав обижать запрещает. Пусть живет, ладно.
— Шоколадно, — опять отозвался из кустов Хад. Гирс выхватил из рук Зикама колоду Таро и с фронтальной любовью забил ее кляпом в рот Хаду.
— Прошу прощенья, Темнейший. Но ведь в хвостах вся наша сила?! — выступил Иксдевил и покосился на свой Йемен. Некада, Катя и Таня также невольно взглянули на свои красивые хвостики.
— Отвечу. Десятки, а то и сотни лет многие из нас знают друг друга. Действительно в договорах, которые скреплены вашей кровью, этого нет. И это форс-мажор, который мы не смогли предположить. И, действительно, ваша сила заключена в ваших хвостах. И вам теперь выбирать, — Велиал посуровел и замолчал, давая возможность чертям осмыслить его слова.
— Ваше Темнейшество, — пользуясь замешательством, обратилась Катя, — а что стало с Зилком?
— Зилок не переступал грань, но он изменился. И я чувствую, что он где-то рядом, — сказал Велиал.
Его последние слова потонули в шуме нараставшего ропота. Черти прекратили дурачиться. Многие из них рассвирепели и шумно негодовали. Другие посыпали голову пеплом и скверными безадресными проклятиями. Третьи чертили в воздухе заклинания, насылая порчу на инфернальные стазисы и посылая праотцов в черные дыры.
— Жертвенного ритуала, полагаю, уже не будет, — сказал Хаагенти, сворачивая свою последнюю рукопись.
Велиал услышал его слова сквозь ропот и гвалт чертей.
— Мы все теперь жертвы, — мрачно произнес он, ожидая пока все присутствующие выплеснут свой гнев, злость и разочарование.
Шум постепенно стихал.
Темнейший удовлетворенно кивнул.
— Успокоились? Будем голосовать, — произнес он.
— Кто за то, чтобы обезвредить инфернальные стазисы?
Поднялся лес из хвостов. Велиал начал считать, но бросил и махнул рукой.
— Подавляющее большинство.
— Кто за то, чтобы стать простым смертным?
Поднялся только хвост Хада, но затем спустя мгновение, он вдруг покраснел и свернулся в трубочку.
— Кхм, понятно, — сказал Велиал.
— У кого есть особое мнение? Говорите, мы должны обсудить все.
— Есть ли какие-либо иные возможности борьбы с этими ловушками? Без нашего прямого участия? Может есть способ переместить их во времени, или перебросить на другую планету? — задал вопрос Мишка.
— К сожалению, нет. На Сатанинском совете мы уже рассматривали подобные варианты.
— Заклинания на них тоже не действуют? — спросила Некада.
— Нет.
— А что на них вообще действует? — донесся голос Бардо.
— НИ-ЧЕ-ГО, — ответил Темнейший.
— Ну, на нет и суда нет, — рассудительно отозвался Абдулла и стал перезаряжать свой маузер.
— Есть мнение, что наши великие погибшие предки — Нострадамус, Ньютон, Сен-Жермен, Пушкин, Гоголь, Стругацкие и многие другие — нашли ответ. И, возможно, он скрыт в их невероятном творчестве и непревзойденной магии. Между строк их произведений, в их трудах и немыслимом магическом даре или еще как-то. Ведь они были одними из нас и погибли вовсе не от руки человека, и не умерли своей смертью.
Темнейший продолжил.
— Сегодня ночь с субботы на воскресенье. Но времени у нас нет. Поэтому, как и у Стругацких, наш понедельник начинается в субботу.
После этих слов он слегка улыбнулся уголком рта, перекрестился и, отвернувшись чуть в сторону, негромко сказал: «Царства им божия». После чего обернулся к собравшимся.
— За работу, чертяки!
04 |
4